Осенью, как ладаном, кострами тянет из-за линии,
И мы идем за ними, как народ за Муссолини.
И сколько ни зови ушедших, их не докричаться.
Мы с ними и с прошедшим будем лишь во снах встречаться.
"Что ты знаешь о сердцах?", - спросил меня бомжара.
"Ты понимаешь кем я был до этого пожара?"
Рукой ночного кошмара схватив меня за горло,
Пока над нами шли товарные вагоны.
А люди при погонах богаты и упитаны,
К старым солдатам по ночам приходят души убитых.
И в зеркалах разбитых кривятся их лики,
Роняя с полок книги с цитатами великих.
В подъезде движется по кругу водный,
В отъезде пишется статья "режим антинародный".
Сезон курортный - полстраны где-то за рубежом.
Взяв на прокат Пежо мужья катают жён.
Как и своих, так и чужих - это особый шик, не можешь - не мужик.
А мужики херачат в 2 смены и пьют у станции.
Едут на юг и там встают в ряды повстанцев.
Гибнут за то, что другие не ставят в грош.
Для этих люди - вошь, для этих Сталин - вождь.
Сын пьет вино, как и отец.
Группа "Кино" поет о храме из разбитых сердец.

Что творится, что творилось на твоей земле,
Все в этой музыке - ты только улови.
О несчастных и счастливых, о добре и зле,
О лютой ненависти и святой любви.

Мы с нею как Ахматова, Гумилев и Модильяни,
Вечно слезы льем мы наделав делов по пьяни.
Мелочно злимся, разбежавшись по углам
Потом друг другу снимся и скучаем по утрам.
Боль от утрат, настанет день - я буду рад,
Моя рука подпишет между нами конкордат.
И как солдат на передовой, дыша на твое фото
Помолюсь за малыша и тупо двину на работу.
Ты ищешь грязь, где её нет.
Тебя не красит то, что ты собою заслоняешь свет.
Пытаешься казаться мстительной и своенравной,
А сердце-то грустит, оно же знает правду.
Ты беззащитна и добра,
И верещит бесёнок, что тебе на ухо врал.
И ты бы рада вытащить его за хвост и вышвырнуть,
Но выше твоих сил так глубоко нырнуть и вынырнуть
Признать свою неправоту,
Куда как проще мне сказать: "Ты просто полюбил не ту".
Делать на зло, силы черпать в энергии распада.
Там тоже есть черта и я прошу тебя, не надо.
И я прошу, остановись, и я ношу на сердце то, о чем мы поклялись.
Я не сержусь за слово и беру его обратно.
Я не всегда держу его, но я стараюсь, правда.

Что творится, что творилось на твоей земле,
Все в этой музыке - ты только улови.
О несчастных и счастливых, о добре и зле,
О лютой ненависти и святой любви.

Промозглым вечером открыты Бунин и Куприн.
Мне нечего сказать себе и снова я один.
Мне некому звонить и некуда идти.
Всю эту горечь не залить, не позабыть в сети.
Как к Мастеру без Маргариты в цокольный этаж
Лезет ненастье и приходит страх как страж.
Рукой коснись, что это, пачка сигарет.
И я бы рад сжечь рукопись, но рукописи нет.
Это не впишешь в толстый том, не передашь врачу.
Я был в палате, где бездомный и больше не хочу.
И мне не хватит сил свернуть небо, как свиток,
И на пути встают мессир и его свита.
Мне нужен горячий кофе и пылающий камин.
Мне нужен морфий или к*каин.
Я одинок, как назарянин, несчастен, как Пилат.
Я слышу скрежет лат, - меня идут пытать.
На сердце нет живого места и чуть живою рукой сжимаю крест свой.
И все, что было - снова есть в моих глазах,
И это месть мне в этих гнусных голосах.
Это мой черный человек, я обречен смотреть ему в лицо не смыкая век.
И я кричу, что хватит, я прошу, не снись мне,
Но говорят - блажен, кто платит за дела при жизни.

Что творится, что творилось на твоей земле,
Все в этой музыке - ты только улови.
О несчастных и счастливых, о добре и зле,
О лютой ненависти и святой любви.

Что творится, что творилось на твоей земле,
Все в этой музыке - ты только улови.
О несчастных и счастливых, о добре и зле,
О лютой ненависти и святой любви.