Когда ты меня раскусишь, жжёный мой сахарок;
Выставишь с детьми нерождёнными за порог -
Я умою дымом глаза, слепые, как волдыри.
Везите меня вприпрыжку, трамваи-поводыри!
Чтобы в какой-то кухне, да в пьяне, да в кутерьме,
Но наплакать на ухо шл*хе, жеманной, как кутюрье.
Но на том, как тебя люблю и как жить без тебя очкую;
Хмельную взглотну слюну и е*ало в стол забычкую.
Мне приснятся в моей кухне... в чёрном-чёрном...
Чёрный-чёрный голос, чёрный-чёрный бит.
Ари, ари, ари - чёрный компас, чёрный гид.
Ари, ари, ари! Черным-черно, черным-черно;
Черным-черно, черным-черно;
Черным-черно, черным-черно;
Черным-черно...
В час, когда меня не станет в мыслях ласковых твоих,
Я вздрогну в разбитом теле, ополаскивая рыхлое нутро.
Какой-то дрянью, фаршированный собой
По мостовой вожу ногами до смешного вразнобой!
Из неба сыпется перхоть, перхоть крошками с плеч.
Я очернел своей юность самой пошлой из мечт.
Да в чёрных тачках, похожих на больших черепах
Перекрикивать мысли в чужих черепах.
Чёрный-чёрный голос... Чёрный-чёрный голос...
Чёрный-чёрный голос, чёрный-чёрный бит.
Ари, ари, ари - чёрный компас, чёрный гид.
Ари, ари, ари! Черным-черно, черным-черно;
Черным-черно, черным-черно;
Черным-черно, черным-черно;
Черным-черно...
Между мной и разинутой в зеве беззубом пастью сортира
Тянется, тянется горькой резиною пьяной слюны нитка строптивая.
И кончается, истончается она кончится - сгину и я.
На руку оплывает стена парафиновая, эта нить - пуповина моя;
В ней длины - половина меня.
Опираясь о глянцевую белую грудь санфаянсовую,
Пуповиной кулак опоясываю и под русскую плясовую я выплясываю.
На кухню - там музыка, и накурено густо и вкусно.
Там лежит моя чёрная книжка, я пишу туда чёрные сказки.
Там живут мои чёрные люди и живут свои чёрные жизни.
Чёрный-чёрный голос, чёрный-чёрный бит.
Ари, ари, ари - чёрный компас, чёрный гид.
Ари, ари, ари! Черным-черно, черным-черно;
Черным-черно, черным-черно;
Черным-черно, черным-черно;
Черным-черно...