Все, что находил в земле искал и в людях.
Нитками на вытянутых кофтах
Собирал отсечки памяти, как дырки от орудий
Рукотворных и придуманных причин.
Мне не хватает человека в каждом человеке.
И стадо комментаторов опять расскажут, как я виноват,
Что открываю свои веки,
И смотрю на этот мир не как они, простите.

Я снова сломался под градом напастей.
И все, что осталось на пальцах - тот самый фломастер.
Рисую, рисую. Напрасно, напрасно.
Привет, моя новая рана; вот мой старый пластырь.

Путь один - любить и сомневаться, искать и ошибаться.
Но, поверь, я здесь без видимой причины,
Не зная величины мерю жизнь.

И все, что было в 17 не испарилось.
В моих глазах по-прежнему бликует изумруд.
Я помню, как молиться, но что-то мне не молилось.
И быть может потому я не слышу, как нас зовут.
Белый танец кружит облака,
Белый аист упадет в кувшинки.
У тебя холодная рука,
Ты разбитая лежишь в машинке.

Я снова сломался под градом напастей.
И все, что осталось на пальцах - тот самый фломастер.
Рисую, рисую. Напрасно, напрасно.
Привет, моя новая рана; вот мой старый пластырь.

Я снова сломался под градом напастей.
И все, что осталось на пальцах - тот самый фломастер.
Рисую, рисую. Напрасно, напрасно.
Привет, моя новая рана; вот мой старый пластырь.

И все, что происходит на Земле,
Циркулирует во мне, как кров вулкана,
Как кровь моя, как рана, что скучает по тебе,
Она гноится и болит и ей все мало.
И вся моя судьба, как эшафот.
Как шелк на веках, что смочил небрежно кислый штоф.
Скрипит моя одежда, будто мать, что в страшный шторм,
И чайки соберут мои останки на рассвете.

Я снова, я снова, я снова...
Я снова сломался; рисую, рисую...