И снова открывает свой подвал мастер.
Черное белье едва раскрывает масти.
Руки помнят, как делать больно людям,
Вольным людям, авантюрным людям.
Тлеет в пальцах самокрутка,
Плечи верно греет куртка.
Из кривой колонки поет иностранец.
Время бить изголодавшихся по иглам пьяниц.

Сколько было дел на столе под лампой.
Сколько было крови на руках.
Давит на педаль человек-корабль,
Оставляя грязными сердца.

Были не готовые к боли,
Но я доволен остался, когда ушел.
Все, о чем я думал - это грязное тело,
Мое измученное грязное тело с белой душой.
И дверь его порога меня будто зажевала,
Я прибегал обратно, как только я заживал.
И снова эта боль, как ворона по лопаткам.
И снова эта боль - кот поднимает лапку.

Это история моей татуировки.
Это история моей татуировки.

Бьет старый, повидавший виды бродяга,
Растирает тушь по изнеженным.
Я дедов портрет натерзал,
Чтобы раз и навсегда оставаться отверженным.

Сколько было дел на столе под лампой.
Сколько было крови на руках.
Давит на педаль человек-корабль,
Оставляя грязными сердца.

Я тоже помню другую кожу,
Но слишком поздно искать похожих.

Рот венами набит, как рукоять.
Буквы, числа, цифры - стоять!
Я не готов никому отдать свои тайны.
Старый мастер не давал добра, - до свидания!
Будет колоть меня снова бес,
Я свято берегу ему пару свободных мест.
Каблук на сапогах и бутылка наперевес,
На теле появляется целый забытый лес.

Это история моей татуировки.
Это история моей татуировки.
Это история моей татуировки.
Это история моей татуировки.

Рот венами набит, как рукоять.
Буквы, числа, цифры - стоять!
Я не готов никому отдать свои тайны.
Старый мастер не давал добра, - до свидания!
Будет колоть меня снова бес,
Я свято берегу ему пару свободных мест.
Каблук на сапогах и бутылка наперевес,
На теле появляется целый забытый лес.
Аеее!