Я был хорошим сорванцом,
Я безобидно мерил детство,
Мне было странно, как отцом
Моего деда звал отец мой.
Я понимал огромность дней,
Их беспрерывную наплывность,
И с каждой мыслью все сильней
Толкал себя в свою наивность.
Я тешил мысли сотней лет:
Что все успею, все поймаю.
Я отрицал любое "нет"
И прятал кладки за холмами.
Одна весна - один голыш;
И сколько весен - столько камней.
И поле смотрит, как малыш
Окреп в плечах и ходит парнем.
Я тоже думал - не со мной,
А если вдруг, то вряд ли это.
И, словно мышь перед совой,
Искал нору, которой нету.
Но видит Бог, я понял суть,
И тут уже не до метафор:
Я беспрепятственно несусь
В сады крестов и эпитафий

И напугать не тешу мысли,
Я не маньяк и не больной.
Готовьтесь, люди, в этой жизни
Уйти одним или одной.
Это не страшно, это нужно,
Это спасение души -
За глубину идей, за нужды,
За то, что ты когда-то жил.
Сперва окутает тоска
По временам, по юным годам,
По телу той, кого ласкал
И находил свою породу.
Наивно думая: "Пройдет", -
Уйдешь в себя, опять закуришь
И сам, не ведая свой год,
Уронишь тень на все, что любишь.
Хромое небо разольет,
Как сеть, дожди на дом набросив,
И словно старость призовет,
Висок пробив, скупая проседь.
Года осушат водоем,
В мели уснет больная рыба,
И все, что помнится вдвоем,
Уже не помнится, как было

И в первый раз остынет хлеб
В холодной и забытой печи,
Погаснет взгляд, озябнет хлев,
К сырой земле склонятся плечи.
Утянет временем бока,
В немой тоске ослабнут вздохи,
Пройдут по небу облака,
Пройдут по кладбищам эпохи.
Тогда утихнет боль утрат,
Перед глазами встанет утро,
Отпустит цепь смиренный раб,
И все отпустится как будто.
Тогда поймет все тайны сын,
Все то, чем полна жизни смета;
И отойдет к отцам своим,
Что никогда не видят света.