Новый день сошел на нет в излюбленном прыжке,
В сером небе затыкает дыры самолет,
Я сижу на старом и бесформенном мешке
Хорошо, что не наоборот.
По седым дорогам леса волки пьют печаль,
И смолой, и земляникой пахнет темный бор,
И в девятый раз за утро остывает чай,
Я забился в угол дома, как последний вор.
Я решительно зарылся головой в Москву,
Словно метроном, я мерю метрами Арбат,
Небо снова выбросило на меня тоску,
По которой я до отвратительности рад.
Буду, был всегда и обязуюсь не менять
Собственной, библейской чести, верности и сил,
Не впервой слоняться, как собака, и линять,
Кто бы за меня там наверху ни попросил.
Я ужасно болен по родным душе местам,
Мне довольно остро представляется мой дом.
Кто бы мог подумать: кем родился и кем стал,
Хулиган и рвань с гусиным праведным пером.
Больше шансов было пить и утонуть в реке,
Сам не знаю, как был опоясан на стихи.
Но порой мне кажется, что умереть никем –
Это значит умереть, не совершив грехи.

Оттого я бесконечно кланяюсь крестам,
Оттого я понимаю ветер и печаль,
Оттого я болен по родным душе местам,
И в девятый раз за утро остывает чай.