Моих песен не услышишь на "Европе +".
Наши рожи не засветит "New York News".
Почему-то в 6 утра в автобусе грустно.
На газели мусора мимо, в плеере Хьюстон.
Было интересно, из чего я соткан?
Под ногами, как всегда, все тоньше кромка.
Мы не шепчемся, братан, базарим громко.
На могильных сопках за братву стопки.
Кто за идею борется - привет плотный.
Мы на водных лыжах тут, другие - на водных.
Не работал на легавых, значит в тюрьмах - отдых.
Босоты было миллионы, сейчас - сотни.
От протоптанных дорог мои мерзнут стопы.
Давно гуляет "почтальон" тут по водостокам.
Судьба - моя старушка, плетет свой кокон.
Есть улыбка на лице, слезы в строках.

Ладно, засиделся я, идти пора.
Уже иди пора давно, брат, жизнь ворам.
Я скорее копирайта, чем к операм.
Среди красных сараев будет черный храм.

Засиделся я, идти пора.
Уже иди пора давно, брат, жизнь ворам.
Я скорее копирайта, чем к операм.
Там будет черный храм тот.

А мы связанные словом и одной верой.
Мы красили специально свои будни в серый.
Поступали всегда с сердцем и как хотели.
Поднимались высоко, но несли потери.
Помню что-то о добре, - говорила мама.
Рос я добрым, но всегда держал спину прямо.
Сейчас, по-моему, браток, время не то.
Живу добрым, но назло я крошу скотов.
Закрывают в ноябре, если выйду - также.
Я свой крестик волоку, в нем судьбы тяжесть.
А я рос среди акул, в водоеме мутном.
Всем заочницам "в соку" - доброе утро.
Вот туда, за горизонт бы уйти вдаль.
Но я в косу заплетаю отсидки года.
То, что матушкою выплакано море слез,
И от мяса от сырого, бл*ть сальмонеллез.

Ладно, засиделся я, идти пора.
Уже иди пора давно, брат, жизнь ворам.
Я скорее копирайта, чем к операм.
Среди красных сараев будет черный храм.

Засиделся я, идти пора.
Уже иди пора давно, брат, жизнь ворам.
Я скорее копирайта, чем к операм.
Там будет черный храм тот.